Назад к списку

16.04.2021. Владимир Гершензон: использовать данные здесь и сейчас

Интервью с основателем и генеральным директором компании "Лоретт" Владимиром Гершензоном, опубликованное в электронной газете "Вестник геодезии, картографии и геоинформатики".


Владимир Гершензон – основатель известной во всём мире компании, ныне возглавляющий многочисленные научные и инженерно-прикладные проекты, рассказал о своих академических традициях, бизнесе, выходе на мировые рынки и о том, почему у нас инфокоммуникационная революция.

— Вы носитель известной в академическом мире фамилии, в родственных отношениях с мыслителем, историком Михаилом Осиповичем Гершензоном. А ваш отец был физиком, выдающимся педагогом. Находясь в этой преемственности – что вам она даёт? 

— Это заставляет думать о корнях. Мой дед, Михаил Абрамович Гершензон, – детский писатель, переводчик. Известна его повесть «Робин Гуд». 

Меня очень порадовал проект «Бессмертный полк», а мой старший сын озаботился поисками захоронения своего прадеда, так как тот был в ополчении и погиб в 1942 году. Сохранилась фронтовая переписка Михаила Абрамовича и записные книжки военных лет. И мой сын теперь готовит на основе этих текстов издание этой книги. Была собрана целая команда, которая увлеклась подробностями такой неискажённой истории. Там также говорится о Михаиле Осиповиче, так как он был его племянником. 

Отец же пошёл по линии физической – он возглавлял кафедру общей физики МПГУ, где занимался физикой твёрдого тела, полупроводниками. Он очень рано остался без отца, рано ушёл его старший брат, всё это непростая судьба, он был цельным человеком, много чего сделал. Он создал проблемную радиофизическую лабораторию вместе со своим коллегой, они были известны, получали премии. Им удалось создать физическую школу, которая и сегодня конкурента и привлекательна.

Отец Михаила Абрамовича, мой прадед, был известнейшим педиатром в Одессе, придумал «каплю молока» – систему донорского вскармливания младенцев.Михаил Осипович же был организатором и председателем первого Союза писателей, он создал кассу средств взаимопомощи писателей и добился этого через Горького. Михаил Осипович был инициатором, совместно с Бердяевым, известного сборника статей о русской интеллигенции «Вехи», это издание дало импульс целому общественно-политическому движению. 

Михаил Осипович содержательно и много работал: известна его пушкинистика, где он считается классиком. И в наше время существует ряд исследователей, увлечённых его наследием.

— А вы выпускник Физтеха, с чем этот выбор был связан, почему не физфак? 

— Тогда это было круто! К тому же в молодости активным людям хотелось как-то оторваться от родительского гнезда, а в Физтехе требовалось по крайней мере первых два года жить в университетском кампусе в Долгопрудном, так как лекции заканчивались после восьми вечера. 

Меня также очень притягивало то обстоятельство, что после 3-го курса студентов привлекали к работе в академических центрах. Наша базовая кафедра была в Институте космических исследований АН СССР (ИКИ). Я не взял тему абстрактного изучения космоса, а начал заниматься прикладными исследованиями, связанными с исследованиями природы, явлений, отдельных объектов. 

— Вы ранее говорили о том, что деятельность Академии наук позднего СССР была «бессмысленной и сюрреалистичной». В чём именно это проявлялось? 

— Меня недавно попросили написать материал – воспоминания в связи с 50-летием ИКИ. На тот момент директором ИКИ был Роальд Сагдеев. Я признателен, что судьба давала мне возможность оказаться на новом тогда факультете и в Институте, где была новая энергия. Сагдеев, которого мы называли Роликом, был на тот момент самым молодым академиком. Когда я думал, как назвать исторические заметки для сборника, я нашёл название: «Страна победившего сюрреализма». И это правда, сюра тогда было более чем достаточно. В книге я описал несколько историй, которые развились в своей абсурдности до довольно значительного масштаба. 

Академия была очень своеобразным организмом. От полного разрыва связей с действительностью нас спасало то, что мы оказались в прикладном отделе. Мой научный руководитель, заведовавший отделом прикладной космической физики, Валентин Эткин говорил мне тогда, что страна в любом случае истратит всё на войну, а мы что-то сделаем для науки. Для меня такая точка зрения была одна из проекций этой сюрреалистической сверхмилитаризированной системы. 

Несмотря на всё это, в тот период я познакомился с Владимиром Котляковым, Людмилой Ушаковой с географического факультета МГУ. Мы провели целый ряд комплексных экспедиций на гляциологической базе в течение нескольких лет подряд, где ставили свои радиофизические эксперименты по исследованию снежного покрова. 

— Назову целиком тему вашей диссертации, защищённой в ИКИ: «Исследование электродинамических характеристик водного и снежного покрова путём теплового зондирования земной поверхности». Экспериментальная часть проходила на полигоне? 

— Да, я делал тогда натурные измерения и моделировал результаты измерений. Всем тогда очень хотелось исследовать границу того, как вода меняет радиотепловые сигналы. Так как в лотках это сделать было очень сложно, то в итоге я, наверное, впервые в этой работе, придумал, что не надо делать динамических систем, а надо делать стационарный вариант. Я это осуществил с помощью пенопласта, которым надавливал на воду и создавал нужную конфигурацию. 

Проработал в ИКИ десять лет, пока мои коллеги по комплексным экспериментам не соблазнили меня начать работу в ГЕОХИ, проработав там несколько лет именно с целью осуществить свой эксперимент. И действительно, мы его осуществили, на борту научно-исследовательского судна «Академик Борис Петров». 

С началом же перестройки нас уже мало увлекало фиксировать научные результаты, как это было принято раньше, мы даже мало что опубликовали: нас это уже не интересовало. 

Как только открылось окно новых возможностей, мы увлеклись предпринимательской деятельностью, занявшись ею в кооперативах при ГЕОХИ. 

— А как вы создали первые системы приёма спутниковых данных? 

— Мы устали от милитаризованной Академии и хотели чего-то другого. У нас тогда была, как теперь говорят, галлюцинация стартапами. Наша галлюцинация была о том, что образование, наши знания и умения могут пригодиться. 

В течение двух лет мы арендовали в МПГУ площадки, чтобы проводить конференции, выставки, ярмарки. Мы помогли МПГУ с автоматизацией физических практикумов и организовали вокруг этого некоторую «историю», создав автоматические метеокомплексы – станции приёма спутниковой информации. 

Выяснив, что образовательного рынка не существует, мы также выяснили, что гидрометеорологический рынок современными технологиями никак не оснащён. 

— И это был ваш первый крупный заказ? 

— Метеорологи начали покупать, потому что мы им начали показывать. Это происходило на волне внедрения персональных компьютеров: стало понятно, насколько быстро всё окупается. А в то время была очень долгая технологическая цепочка с работой операторов, цифропечатающими аппаратами, проявлением плёнки… 

Нам сделали заказ в Волгограде, поняв, что наши комплексы работают намного эффективнее, – после этого сработало сарафанное радио и мы начали продавать десятки таких комплексов. Они комплектовались персональным компьютером, а персональный компьютер стоил тогда как целая квартира, но это было выгодно. Одновременно начались запросы на цифровые станции из ИКИ, более сложные. Мы почувствовали, что там какой-то клёв есть, и начали дальше развивать эти технологии. 

Это было в середине девяностых. Тогда же мы начали участвовать в проектах РАН и были в составе делегации Академии на саммите в Вашингтоне. Американцы тогда сказали, что для Академии, для России они предлагают совершенно новые комплексы для приёма по вновь запущенной публичной программе, которые стоят полмиллиона долларов. На это мы сказали, что у нас уже четыре или пять таких комплексов поставлено. У нас уже есть клиенты, которые с этим работают. И наши стоят в 10 раз меньше! 

В России мы активно начали поставлять эти станции на рынок постсоветского пространства. У нас было 12 зарубежных поставок. На этом мы не остановились и стали делать более сложные системы. 

Могу упомянуть о наших работах по программе Энвисат – открытом европейском проекте, это был «последний автобус», на котором всем нужно было ехать в разные стороны. Спутник был огромным, многотонным аппаратом. 

Почему мы оказались успешными? Я только потом это понял. Любой производитель западного рынка собирает из имеющихся на рынке стэков горизонтальных производителей. А мы сделали по-другому – создали вертикально интегрированную систему, в которой оптимизируются все стэки. И оказалось, что оптимизация в таком сложном, многоступенчатом, комплексном продукте очень значима. А у нас и цена была на порядок ниже, потому что изделие было собрано по другим принципам. 

— А что было ещё упаковано на том «Энвисат»? 

— Основное – это радарный съёмщик, который был прообразом того, который потом заработал на Sentinel. Программа Sentinel создана из тех элементов, которые во многом были комплексно испытаны на «Энвисат». Только на Sentinel аппаратура размещена на разных аппаратах. И они сделали данные публичными и сделали свои архивы. Колоссальная, очень системная, исключительно производительная программа, уступающая сегодня «Landsat» только по глубине архива, потому что первый «Landsat» действовал с 70-х годов. 

У нас был свой собственный успех, потому что спутниковые данные «Landsat» в России собирали мы. По количественным показателям мы заняли второе место, между NASA и Китаем. Иными словами, наша маленькая частная компания заняла 2-е место по количеству данных и продуктивности сбора в нашей сети. 

Тогда это было актуально. Работа в нашей области интересна тем, что всё очень быстро меняется. 

В NASA чуть позже было принято решение сделать данные бесплатными и публичными. Какие-то «жареные» события могут привести к тому, что из глобальных архивов что-то вдруг пропадёт. Поэтому клоны этих данных представляют интерес, но это уже интерес систем безопасности, нежели коммерческий. 

Переходя же к нерву сегодняшнего дня и к тому докладу о смене парадигм, который я недавно делал, можно сказать, что нынешний нерв уже проходит по-другому. Нужно уметь использовать данные здесь и сейчас.

— Вы говорите о том, что от жёстких иерархических систем мы переходим на, так сказать, сетевой уровень. Можно ли сказать, что в привычном смысле Космос нам и не нужен, что все необходимые данные мы можем получать за гораздо меньшие деньги? 

— Удешевляются электроника, запуски и так далее. И совершенно бессмысленно на пути развития технологий ставить барьеры, когда уже частная компания любого сорта, а не мультимиллиардная может позволить себе подумать о запуске спутника и даже серии аппаратов. 

Этот процесс не остановить. Потому что это человеческое любопытство, направленное на то, чтобы занять какие-то новые ниши, запустить это на какие-то необычные орбиты, поставить туда необычные инструменты и т.д. Этот процесс будет развиваться очень быстро, как он и развивается в космической связи. 

Поток данных становится сумасшедшим. Сегодня любая уважающая себя программа мыслит сотнями петабайт новых данных в год. Эти данные невозможно обработать. Нужны автоматические нейросети, комплексы и прочее, обмен лучшими практиками. 

Но вот в чём специфика дистанционного зондирования: она многофакторная и многомерная – это не просто математические методы извлечения какой-то информации. И её бессмысленно извлекать без применения и использования. Применение данных – многофакторная история социокультурных отношений, политики, полномочий разного уровня. И поэтому мы всегда проповедовали такую точку зрения: надо сделать просто, быстро и дёшево, чтобы каждый мог применить данные и технологии. 

Те технологии, которые стали массовыми, уже не воспринимаются как какие-то опасные, угрожающие. Космос идёт к этому семимильными шагами. А у нас есть риск остаться далеко позади со своим рудиментарным мышлением. 

На наших глазах происходит переход технологий в новое качество. Одно дело – перспективные фундаментальные исследования, а другое – наше современное инфокоммуникационное пространство. 

В практическом, прикладном применении стало понятно, что космос катастрофически проиграл соревнование с наземными системами. Потому что в развитии этих технологий не было никаких ограничений и они развивались как конкурентные, как коммерческие и массовые. Пример – пожалуйста: смартфоны!

Чтобы Космос стал более доступен и для фундаментальных исследований, это должно стать естественным течением событий, связанным с вовлечением низких орбит в наше повседневное инфокоммуникационное пространство. И этот рубеж преодолевается прямо у нас на глазах. Отмахиваться от него совершенно глупо и бессмысленно, в том числе и от суборбитальных транспортных полётов в ближайшем будущем. Вместе с тем само наблюдение Земли даёт нам глобальное понимание нашего общего космического корабля, на котором мы путешествуем. А это понимание нас правильно ориентирует ментально и глобализирует наше зрение, а ведь это очень важно. 

— Давайте тогда поговорим про ваш сейчас основной проект – Лоретт. Как он возник? Вы говорили о том, что происходит новый виток и вы вновь вернулись к большим образовательным проектам. Расскажите подробнее о тех продуктах и комплексах, которые создаются компанией. 

— Несколько лет назад мы начали снова с образовательного витка, потому что это хорошая опора. Когда у вас широко открыты глаза, вы видите большой горизонт. Мы продолжаем свою миссию: «Проще, дешевле, быстрее!» Задумались о том, что мы можем сделать ещё более революционное. О первой технологической революции я вам уже рассказывал, о том, как мы создали вертикально интегрированные системы.

Для того чтобы сделать следующий шаг и стать понятными сфере образования, мы подумали о том, что какой-то из параметров в нашей системе можно уменьшить, то есть оптимизировать его вокруг некоего универсального комплекса. И тогда я придумал идею о том, что мы жертвуем радиусом обзора систем приёма, потому что ведь и бизнес, сфера образования в массе своей пространственно локализованы и большую часть своего времени мы проводим в очень ограниченной окрестности. Это означает, что нужно ставить фонарь там, где проходит наша жизнь. И под эти принципы был придуман новый тип комплексов, что, в свою очередь, кратно упростило и удешевило нашу продукцию. Появилась возможность взаимодействия уже на уровне школы. А раньше вузы, университеты были максимальным уровнем, на котором наши технологии как-то воспринимались. 

— А откуда у вас школьники? 

— В этом смысле в государстве делается очень многое. Идёт существенное финансирование дополнительного образования – скажем, большая часть олимпийской инфраструктуры отдана фондам. Если сегодня талантливый школьник хочет и может заниматься, то перед ним открываются незаурядные пути, открываются реальные перспективы постепенного вхождения в технологические, информационные, инновационные лифты. 

— Вернёмся к Физтеху. У вас там сейчас действует лаборатория? 

— В Физтехе нам дали возможность создать лабораторию оперативного спутникового мониторинга. Она действует в Центре мониторинга природных процессов. Посмотрим, как это будет развиваться с Физтехом, но однозначно неплохо, когда есть сильные студенты, администрация и можно объединять ресурсы в рамках не только одного вуза, но и межвузовской подготовки, повышения квалификации учителей, преподавателей. Если это удастся и сложится всё вместе – будет хорошо! 

Материал подготовил Максим Тужиков  

Источник: https://geovestnik.ru/articles/stars/vladimir_gershenzon_ispolzovat_dannye_zdes_i_seychas/